Аналитический центр при правительстве предпринял первую в России попытку анализа возможных последствий международных усилий в борьбе с загрязнением природы одноразовыми изделиями из пластика для нефтегазового сектора страны. Основываясь на прогнозах МЭА и BP, а также отраслевой стратегии правительства до 2030 года, эксперты центра выявили возможность «серьезного повышения давления» на нефтехимические предприятия РФ на внешних рынках, а также снижения спроса на российскую нефть, сопоставимого с нынешними ограничениями в рамках соглашения ОПЕК+.
Отдельная глава июльского энергетического бюллетеня Аналитического центра (АЦ) при правительстве посвящена оценке рисков для российской нефтяной отрасли, которые несет международная кампания против загрязнения природной среды отходами в виде одноразовых пластиковых изделий. Основой для оценок стали прошлогодний доклад МЭА «Будущее нефтехимии», глобальный энергопрогноз BP 2019 года и правительственный план развития газо- и нефтехимии до 2030 года.
В МЭА прогнозируют, что продукция нефтехимии обеспечит около 30% спроса на нефть до 2030 года и около 50% — до 2050 года, а потребность в продукции газохимии увеличит спрос на газ на 50 млрд куб. м к 2030 году, что обеспечит 6–7% прироста мирового спроса. Базовый сценарий прогноза BP предполагает заметный рост использования нефти как сырья для нефтехимии — на 7 млн баррелей в сутки (б/с) с 2017 по 2040 год. Это произойдет на фоне ужесточения регулирования пластиков (например, двукратного повышения доли их повторного использования), которое снизит потенциальное потребление на 3 млн б/с к 2040 году. У МЭА рост потребления нефти для нефтехимии достигнет 7 млн б/с лишь к 2050 году, а к 2030 году составит только 3,2 млн б/с. И у МЭА, и у ВР есть более жесткие сценарии регулирования отрасли производства одноразовых пластиковых изделий. Это, в частности, их полный запрет к 2040 году, что снизит потребление нефти по сравнению с базовым сценарием на 2 млн б/с в 2030 году и максимум на 6 млн б/с к 2040 году.
В АЦ отмечают «существенную и растущую роль» нефтегазохимии в России, но предлагают не переоценивать ее масштабы. По оценкам экспертов, с 2010 года требовалось всего 5,5% добываемой в стране нефти и 10,5% попутного нефтяного газа (ПНГ), чтобы обеспечить отрасль сырьем — нафтой и сжиженными углеводородными газами (см. график): «Поскольку производство ПНГ составляет в последние годы лишь 12–13% от общей газодобычи в стране, динамика нефтегазохимии влияет на газовую отрасль в значительно меньшей степени, чем на нефтяную отрасль». И хотя официальный план развития отрасли предполагает рост производства полиэтилена в 5,6 раза, а полипропилена в 2,4 раза к 2030 году по сравнению с 2017-м при росте внутреннего спроса вдвое, темпы роста нефтехимии будут зависеть от реализации десятков крупных инвестпроектов, перспективы некоторых из которых (проект «Роснефти» на Дальнем Востоке и «Газпрома» на Ямале) неопределенны, отмечают в АЦ.
Там также указывают, что ужесточение наднационального регулирования производства и обращения пластиков (которое пока остается декларативным) к 2030 году может сократить потребность в нефти для этих целей в пределах 2 млн б/с, или на 2% мирового потребления нефти относительно базовых сценариев BP и МЭА. «Это соответствует потере около 20% глобального потребления нефтехимической продукции, что станет фактором серьезного повышения давления на российские предприятия на внешних рынках»,— заключают в АЦ, ожидая «проблемы для крупных производственных проектов». Для нефтедобывающих компаний ужесточение регулирования эксперты не видят столь же болезненным: «В глобальном масштабе это эквивалентно действующим ограничениям поставок в рамках соглашения ОПЕК+, только возникновение этого эффекта будет постепенным и придется на тот период, когда рост российской добычи и без того будет маловероятным».